Она ждала здорового малыша, но врачебная халатность забрала жизнь ее
новорожденной дочери.
новорожденной дочери.
Насилие в родах не заканчивается только грубым отношением, к сожалению, его
последствия могут быть непоправимыми. Наша героиня Юлия готовилась стать
мамой во второй раз, беременность была прекрасной. Она ждала здорового
малыша, но врачебная халатность забрала жизнь ее новорожденной дочери и чуть
не погубила саму Юлю. Мы записали ее историю.
последствия могут быть непоправимыми. Наша героиня Юлия готовилась стать
мамой во второй раз, беременность была прекрасной. Она ждала здорового
малыша, но врачебная халатность забрала жизнь ее новорожденной дочери и чуть
не погубила саму Юлю. Мы записали ее историю.
Юлия, 37 лет
Я долго не решалась рассказать свою историю, вспоминать то время — мой
персональный ад, который теперь навсегда со мной. Нашу первую дочь Машу мы
ждали пять лет. Моя первая беременность была замершей. Когда я забеременела
второй раз, у ребенка обнаружились генетические патологии, несовместимые с
жизнью, пришлось делать аборт. После этого мы с мужем консультировались у
генетиков, я лечилась, пила горстями гормоны, ставила уколы. В конце концов
все получилось.
персональный ад, который теперь навсегда со мной. Нашу первую дочь Машу мы
ждали пять лет. Моя первая беременность была замершей. Когда я забеременела
второй раз, у ребенка обнаружились генетические патологии, несовместимые с
жизнью, пришлось делать аборт. После этого мы с мужем консультировались у
генетиков, я лечилась, пила горстями гормоны, ставила уколы. В конце концов
все получилось.
Сразу решила рожать у лучшего врача в Иркутске. Я фактически ворвалась в ее
кабинет, готова была рожать платно, на любых условиях. Но она сказала, что
мое право — родить бесплатно в любом роддоме страны, и согласилась вести мою
беременность. Роды прошли чудесно, за 12 часов, без каких‑либо вмешательств,
мягко и спокойно. На родах со мной был мой муж, он очень помог мне. Дочь
родилась совершенно здоровой. Это было абсолютное счастье. Когда я
выписывалась из роддома, даже не хотелось уезжать.
кабинет, готова была рожать платно, на любых условиях. Но она сказала, что
мое право — родить бесплатно в любом роддоме страны, и согласилась вести мою
беременность. Роды прошли чудесно, за 12 часов, без каких‑либо вмешательств,
мягко и спокойно. На родах со мной был мой муж, он очень помог мне. Дочь
родилась совершенно здоровой. Это было абсолютное счастье. Когда я
выписывалась из роддома, даже не хотелось уезжать.
Когда моей дочери был один год и восемь месяцев, я узнала, что беременна
снова. На фоне кормления грудью эта новость стала неожиданной. Тем более что
на этот раз я забеременела сама, без докторов, таблеток и стимуляций. Я была
счастлива. Каждый вечер засыпала с мыслью, что теперь все будет хорошо
всегда, у наших малышек будет небольшая разница в возрасте, и это будет
чудесно, они станут самыми близкими людьми на земле.
снова. На фоне кормления грудью эта новость стала неожиданной. Тем более что
на этот раз я забеременела сама, без докторов, таблеток и стимуляций. Я была
счастлива. Каждый вечер засыпала с мыслью, что теперь все будет хорошо
всегда, у наших малышек будет небольшая разница в возрасте, и это будет
чудесно, они станут самыми близкими людьми на земле.
Беременность протекала прекрасно, все скрининги были отличными, я хорошо
себя чувствовала, продолжала работать, счастливо готовилась к появлению
малыша. Мы планировали снова рожать в Иркутске, но из‑за пандемии не
получилось. Ситуация с коронавирусом там была серьезной, я волновалась,
каково будет — возвращаться домой с маленьким ребенком. В итоге подумала,
что ведь и в Братске можно нормально родить. Я до сих пор чувствую вину за
это решение.
себя чувствовала, продолжала работать, счастливо готовилась к появлению
малыша. Мы планировали снова рожать в Иркутске, но из‑за пандемии не
получилось. Ситуация с коронавирусом там была серьезной, я волновалась,
каково будет — возвращаться домой с маленьким ребенком. В итоге подумала,
что ведь и в Братске можно нормально родить. Я до сих пор чувствую вину за
это решение.
В женской консультации я попросила посоветовать хорошего врача, у которого
я могла бы рожать платно. Мне порекомендовали, фамилия врача была на слуху,
и я решила, что раз ее считают хорошим специалистом, то буду рожать у
нее.
я могла бы рожать платно. Мне порекомендовали, фамилия врача была на слуху,
и я решила, что раз ее считают хорошим специалистом, то буду рожать у
нее.
На первом приеме она мне понравилась, врач была добродушной, даже
заискивающей. Зачем‑то она посмотрела меня на кресле, было где‑то 3-е
апреля, предполагаемая дата родов стояла на 26-е. Врач сказала, что шейка
матки готова и я рожу до срока. Это меня очень удивило. Я спросила про
партнерские роды. Врач сказала категорическое нет, аргументировав тем, что
из‑за ковида это запрещено.
заискивающей. Зачем‑то она посмотрела меня на кресле, было где‑то 3-е
апреля, предполагаемая дата родов стояла на 26-е. Врач сказала, что шейка
матки готова и я рожу до срока. Это меня очень удивило. Я спросила про
партнерские роды. Врач сказала категорическое нет, аргументировав тем, что
из‑за ковида это запрещено.
Потом мы еще раз встречались, и она назначила мне следующий осмотр на
четверг, 16 апреля, через три дня после последнего осмотра, мотивируя это
тем, что я скоро должна родить. На мой вопрос, зачем так скоро следующий
прием и что там смотреть, ответила, что «так надо». Как потом выяснилось,
четверг — ее рабочий день, и чтобы не упускать платных рожениц, она без их
ведома стимулировала им роды во время осмотра, чтобы те рожали в ее
смену.
четверг, 16 апреля, через три дня после последнего осмотра, мотивируя это
тем, что я скоро должна родить. На мой вопрос, зачем так скоро следующий
прием и что там смотреть, ответила, что «так надо». Как потом выяснилось,
четверг — ее рабочий день, и чтобы не упускать платных рожениц, она без их
ведома стимулировала им роды во время осмотра, чтобы те рожали в ее
смену.
В тот же четверг она опять сказала мне залезть на кресло. Она была добра, и
я хотела доверять врачу. Я попросила, чтобы она ничего не делала, говорила,
что хочу отметить Пасху (ближайшее воскресенье) в кругу семьи, что до родов
еще 10 дней. Она сказала, что просто посмотрит шейку, но осмотр был
неприятным.
я хотела доверять врачу. Я попросила, чтобы она ничего не делала, говорила,
что хочу отметить Пасху (ближайшее воскресенье) в кругу семьи, что до родов
еще 10 дней. Она сказала, что просто посмотрит шейку, но осмотр был
неприятным.
Когда мы расставались в тот день, она спросила, нужен ли мне договор на
роды. Я сказала, что мне без разницы, мне нужны хорошие роды и здоровый
ребенок. Она предложила заплатить ей на руки после родов, мотивируя это тем,
что так больше людей получит больше денег.
роды. Я сказала, что мне без разницы, мне нужны хорошие роды и здоровый
ребенок. Она предложила заплатить ей на руки после родов, мотивируя это тем,
что так больше людей получит больше денег.
На прощание она подмигнула мне и сказала, что готова поспорить, что я
приеду сегодня.
приеду сегодня.
Через пару часов я почувствовала легкие схватки. Я поняла, что врач что‑то
сделала (врач могла применить один из методов стимуляции родов: например,
стриппинг — когда во время осмотра вручную отделяются плодные оболочки от
шейки матки. Также известны случаи стимуляции родов веществом мизопростолом
без ведома пациенток — врач могла нанести его на перчатку и внедрить таким
образом в шейку матки. — Прим. ред.). Позвонила мужу и поехала домой.
Схватки учащались, я собрала вещи, поела и в четыре часа вечера приехала в
роддом. Схватки были какими‑то несильными, не очень болезненными, как во
время менструации.
сделала (врач могла применить один из методов стимуляции родов: например,
стриппинг — когда во время осмотра вручную отделяются плодные оболочки от
шейки матки. Также известны случаи стимуляции родов веществом мизопростолом
без ведома пациенток — врач могла нанести его на перчатку и внедрить таким
образом в шейку матки. — Прим. ред.). Позвонила мужу и поехала домой.
Схватки учащались, я собрала вещи, поела и в четыре часа вечера приехала в
роддом. Схватки были какими‑то несильными, не очень болезненными, как во
время менструации.
Меня проводили в родовую палату. Дальше начался ад. Я все время сравниваю
это с какой‑то трубой, в которую я летела, как в пропасть, и не могла ни на
что повлиять. Я сидела в родовой на кушетке и ждала, пока схватки станут
нормальными, переписывалась с семьей, начали появляться люди, мой врач,
акушерки, зашла женщина в зеленом костюме, у нее было очень неприятное лицо.
Она и врач начали «разводить» меня на эпидуралку. Именно «разводить»:
говорили, что до родов далеко, я могу еще поспать, зачем мне мучиться. Я,
конечно, могла сказать нет, но полностью доверяла врачам и
согласилась.
это с какой‑то трубой, в которую я летела, как в пропасть, и не могла ни на
что повлиять. Я сидела в родовой на кушетке и ждала, пока схватки станут
нормальными, переписывалась с семьей, начали появляться люди, мой врач,
акушерки, зашла женщина в зеленом костюме, у нее было очень неприятное лицо.
Она и врач начали «разводить» меня на эпидуралку. Именно «разводить»:
говорили, что до родов далеко, я могу еще поспать, зачем мне мучиться. Я,
конечно, могла сказать нет, но полностью доверяла врачам и
согласилась.
Дальше временные рамки я помню плохо, происходило следующее: меня убедили,
что мне нужна вторая порция эпидуральной анестезии, хотя я и так ничего не
чувствовала. Я сказала врачу, что слышала, как многие девушки не чувствуют
схваток, если анестезия поставлена неправильно. Она заявила, что, когда я
начну рожать, все уже будет хорошо.
что мне нужна вторая порция эпидуральной анестезии, хотя я и так ничего не
чувствовала. Я сказала врачу, что слышала, как многие девушки не чувствуют
схваток, если анестезия поставлена неправильно. Она заявила, что, когда я
начну рожать, все уже будет хорошо.
О том, что все началось, я узнала от персонала, сама при этом ничего не
ощущая. Вокруг начинали бегать, суетиться и орать, чтобы я тужилась, на что
я отвечала, что не чувствую своего низа.
ощущая. Вокруг начинали бегать, суетиться и орать, чтобы я тужилась, на что
я отвечала, что не чувствую своего низа.
Врач постоянно повторяла: «Ты что, хочешь родить мертвого ребенка или
ребенка-инвалида?»
ребенка-инвалида?»
Я тужилась как могла, но ничего не чувствовала. Тогда мне стали давить на
верх живота, давили вдвоем — мой врач и еще кто‑то. Давили очень больно,
локтями, периодически они смотрели, что происходит внизу, и дальше
продолжали давить. Я задыхалась от боли под грудью. Казалось, что у меня
лопаются глаза, но при это я совсем не чувствовала своего живота. Я говорила
врачу, что мне очень больно и что я не понимаю, почему мне не больно там,
где я должна чувствовать боль. Как мы потом узнали, ко мне был применен
запрещенный и очень травмоопасный метод Кристеллера (прием заключается в
выдавливании ребенка, запрещен в России. — Прим. ред.).
верх живота, давили вдвоем — мой врач и еще кто‑то. Давили очень больно,
локтями, периодически они смотрели, что происходит внизу, и дальше
продолжали давить. Я задыхалась от боли под грудью. Казалось, что у меня
лопаются глаза, но при это я совсем не чувствовала своего живота. Я говорила
врачу, что мне очень больно и что я не понимаю, почему мне не больно там,
где я должна чувствовать боль. Как мы потом узнали, ко мне был применен
запрещенный и очень травмоопасный метод Кристеллера (прием заключается в
выдавливании ребенка, запрещен в России. — Прим. ред.).
Потом я слышу вопрос на повышенных тонах: «Юля, мы делаем вакуум?» Я
сказала ей: «Не знаю, что такое вакуум, делайте что хотите, спасите моего
ребенка».
сказала ей: «Не знаю, что такое вакуум, делайте что хотите, спасите моего
ребенка».
В итоге мне разрезали промежность и достали мою девочку. Я только увидела,
что ее головка висит и ножки врач подвернула к голове. Она вылетела из
родовой со словами: «Плохо, Юля, плохо». Наступила гробовая тишина. Я не
чувствовала ничего, вокруг меня был персонал. Я тихо сказала: «Почему мой
ребенок не плачет?» Я начала плакать, мне поставили укол седативного
препарата.
что ее головка висит и ножки врач подвернула к голове. Она вылетела из
родовой со словами: «Плохо, Юля, плохо». Наступила гробовая тишина. Я не
чувствовала ничего, вокруг меня был персонал. Я тихо сказала: «Почему мой
ребенок не плачет?» Я начала плакать, мне поставили укол седативного
препарата.
Вечером муж позвонил врачу, она сказала, что наша дочь в реанимации, а со
мной все нормально. На вопрос, почему ребенок в реанимации, врач сказала:
«Юля плохо тужилась». В десять вечера я звонила мужу, жаловалась на ужасную
боль, он снова звонил моему врачу, она говорила, что все хорошо, что так я
реагирую на сокращение матки. Как только я приходила в себя, я испытывала
боль, и меня глушили седативными.
мной все нормально. На вопрос, почему ребенок в реанимации, врач сказала:
«Юля плохо тужилась». В десять вечера я звонила мужу, жаловалась на ужасную
боль, он снова звонил моему врачу, она говорила, что все хорошо, что так я
реагирую на сокращение матки. Как только я приходила в себя, я испытывала
боль, и меня глушили седативными.
Наступило утро, я уговорила врача разрешить мне взглянуть на малышку. Весь
путь я шла согнувшись, потому что было невыносимо больно. Мы пришли к Миле,
она лежала запеленованной под колпаком, она была самой красивой девочкой в
мире. Тогда я еще не знала, что шансов у нее совсем не было.
путь я шла согнувшись, потому что было невыносимо больно. Мы пришли к Миле,
она лежала запеленованной под колпаком, она была самой красивой девочкой в
мире. Тогда я еще не знала, что шансов у нее совсем не было.
Я продолжала жаловаться на боль, они ждали, пока на работу приедет узист.
Как я потом узнала от главврача, в роддоме всегда есть дежурный узист,
просто он дома, но если его вызывают, он должен срочно приехать. Этого никто
не сделал, и я одиннадцать часов истекала кровью. Меня привезли на каталке в
кабинет УЗИ, узистка вытаращила глаза и сказала: «В матке кровь, много
крови!» Последнее, что я слышала: «Срочно на операцию».
Как я потом узнала от главврача, в роддоме всегда есть дежурный узист,
просто он дома, но если его вызывают, он должен срочно приехать. Этого никто
не сделал, и я одиннадцать часов истекала кровью. Меня привезли на каталке в
кабинет УЗИ, узистка вытаращила глаза и сказала: «В матке кровь, много
крови!» Последнее, что я слышала: «Срочно на операцию».
У меня произошел разрыв матки в том месте, куда давили локтями. После родов
врач не провел ручной осмотр, чтобы исключить кровотечение, хотя потом в
документах написали, что он был. И когда я всю ночь лежала с дикой болью и
внутренним кровотечением, меня глушили снотворными и обезболивающими.
врач не провел ручной осмотр, чтобы исключить кровотечение, хотя потом в
документах написали, что он был. И когда я всю ночь лежала с дикой болью и
внутренним кровотечением, меня глушили снотворными и обезболивающими.
Во время операции мне удалили матку и правый яичник, в общей сложности я
потеряла четыре с половиной литра крови, у меня остановилось сердце на 10
минут.
потеряла четыре с половиной литра крови, у меня остановилось сердце на 10
минут.
Мне никак не могли остановить кровотечение, пришлось искать сосудистого
хирурга из другой больницы — хотя врачи центра, в котором я была, очень не
хотели выносить историю наружу. Этот сосудистый хирург спас мне жизнь.
хирурга из другой больницы — хотя врачи центра, в котором я была, очень не
хотели выносить историю наружу. Этот сосудистый хирург спас мне жизнь.
Все это время, что шла операция, мои близкие пытались дозвониться до врачей
и ничего не знали. Мой муж и его мама поехали в роддом, к ним вышла врач,
которая принимала участие в операции. По словам моего мужа, у нее тряслись
руки и голос. Муж спросил, что с ребенком. Врач сказала: «Забудьте про
ребенка, Юля на грани жизни и смерти». Дальше еще два дня неизвестности для
моих близких, я в реанимации, помню только короткие фрагменты. Например, как
надо мной склонилась врач и сказала: «Юля, ты слышишь меня? Ты будешь жить,
ты летишь в Иркутск».
и ничего не знали. Мой муж и его мама поехали в роддом, к ним вышла врач,
которая принимала участие в операции. По словам моего мужа, у нее тряслись
руки и голос. Муж спросил, что с ребенком. Врач сказала: «Забудьте про
ребенка, Юля на грани жизни и смерти». Дальше еще два дня неизвестности для
моих близких, я в реанимации, помню только короткие фрагменты. Например, как
надо мной склонилась врач и сказала: «Юля, ты слышишь меня? Ты будешь жить,
ты летишь в Иркутск».
Меня переправили в Иркутск самолетом МЧС на третьи сутки, там мне сделали
еще одну операцию, и я пришла в себя только через три дня. Меня перевели в
послереанимационную палату. Врачи не давали никаких прогнозов. Что пережили
за эти страшные дни мои близкие — я не знаю. Нашу новорожденную дочь Милу
проверили и сказали, что у нас нет шансов, ни одного. Мозг мертв.
еще одну операцию, и я пришла в себя только через три дня. Меня перевели в
послереанимационную палату. Врачи не давали никаких прогнозов. Что пережили
за эти страшные дни мои близкие — я не знаю. Нашу новорожденную дочь Милу
проверили и сказали, что у нас нет шансов, ни одного. Мозг мертв.
После реанимации в Иркутске я заново училась ходить, пролежала там месяц,
все это время не видя родных из‑за карантина. У меня был жуткий страх
умереть. В отделение мне вызвали психотерапевта, он назначил антидепрессанты
и снотворные, потому что я совсем не могла спать и все время либо тихо
плакала, либо выла. Муж был на связи со мной 24/7, даже ночью никогда не
убирал звук телефона, потому что я могла в панике ему позвонить. Хотелось
умереть, но держалась только из‑за старшей дочери и родных. Наконец через
месяц меня выписали.
все это время не видя родных из‑за карантина. У меня был жуткий страх
умереть. В отделение мне вызвали психотерапевта, он назначил антидепрессанты
и снотворные, потому что я совсем не могла спать и все время либо тихо
плакала, либо выла. Муж был на связи со мной 24/7, даже ночью никогда не
убирал звук телефона, потому что я могла в панике ему позвонить. Хотелось
умереть, но держалась только из‑за старшей дочери и родных. Наконец через
месяц меня выписали.
Я торопилась домой, я знала, что обе мои дочери меня ждут. Старшая будто
отвыкла, но мы все наверстали. В реанимации меня ждала Мила. Я не могла к
ней попасть еще неделю, пока готовился тест на ковид. Мне разрешили к ней
прийти в пятницу. Моя девочка, которую убили врачи. В воскресенье Милы не
стало. 41 день прожила наша дочь. Мы хоронили ее, когда во всем городе цвели
яблони. На похороны я тоже принесла ветку яблони. Мой маленький ангел,
весенняя девочка.
отвыкла, но мы все наверстали. В реанимации меня ждала Мила. Я не могла к
ней попасть еще неделю, пока готовился тест на ковид. Мне разрешили к ней
прийти в пятницу. Моя девочка, которую убили врачи. В воскресенье Милы не
стало. 41 день прожила наша дочь. Мы хоронили ее, когда во всем городе цвели
яблони. На похороны я тоже принесла ветку яблони. Мой маленький ангел,
весенняя девочка.
Заведено уголовное дело. Передано в особый отдел в Иркутске. Назначается
экспертиза. С Росздравнадзора пришел неплохой ответ. Врачи Братского
перинатального центра подделали мою подпись в двух документах — это
подтвердила графологическая экспертиза. Они написали, что я якобы отказалась
от применения вакуума. Также они написали, что я неадекватно вела себя в
потугах, зажимала ноги, переворачивалась на бок, отказывалась тужиться.
Когда я узнала об этом, то просто не могла поверить, что врачи могут так
нагло врать.
экспертиза. С Росздравнадзора пришел неплохой ответ. Врачи Братского
перинатального центра подделали мою подпись в двух документах — это
подтвердила графологическая экспертиза. Они написали, что я якобы отказалась
от применения вакуума. Также они написали, что я неадекватно вела себя в
потугах, зажимала ноги, переворачивалась на бок, отказывалась тужиться.
Когда я узнала об этом, то просто не могла поверить, что врачи могут так
нагло врать.
Реальность такова, что ты приезжаешь в роддом, вверяешь себя врачам,
доверяешь им, а они могут делать что угодно, и у тебя нет ни малейшего шанса
защитить себя и доказать что‑либо.
доверяешь им, а они могут делать что угодно, и у тебя нет ни малейшего шанса
защитить себя и доказать что‑либо.
Когда я пришла к главврачу и задала вопрос, почему мне выдавливали ребенка,
тот ответил, что мне его не выдавливали. Его аргументация: «Мне врачи
сказали, и я им верю, они не могут врать». Ответить на вопрос, как так
получилось, что здоровая женщина с доношенной здоровой беременностью пришла
рожать в его учреждение, где ее ребенка убили, а из нее сделали инвалида, он
не смог.
тот ответил, что мне его не выдавливали. Его аргументация: «Мне врачи
сказали, и я им верю, они не могут врать». Ответить на вопрос, как так
получилось, что здоровая женщина с доношенной здоровой беременностью пришла
рожать в его учреждение, где ее ребенка убили, а из нее сделали инвалида, он
не смог.
Мои проблемы со здоровьем не закончились. Во время второй операции мне
повредили мочевой пузырь, образовался пузырно-влагалищный свищ. Я несколько
месяцев жила с непроизвольным мочеиспусканием, носила подгузники. В
сочетании с эмоциональным кошмаром это еще больше усугубляло мое состояние.
Только недавно мне сделали операцию по ушиванию мочевого пузыря. Мне
предстоит еще одна операция по удалению грыжи: после родов и операций
образовался диастаз, в него провалился кишечник.
повредили мочевой пузырь, образовался пузырно-влагалищный свищ. Я несколько
месяцев жила с непроизвольным мочеиспусканием, носила подгузники. В
сочетании с эмоциональным кошмаром это еще больше усугубляло мое состояние.
Только недавно мне сделали операцию по ушиванию мочевого пузыря. Мне
предстоит еще одна операция по удалению грыжи: после родов и операций
образовался диастаз, в него провалился кишечник.
Про нашу историю писали местные издания, и я получила огромную поддержку от
многих женщин. Комментарии показали, что женщины боятся нашего роддома,
боятся агрессии врачей, насилия, грубости.
многих женщин. Комментарии показали, что женщины боятся нашего роддома,
боятся агрессии врачей, насилия, грубости.
Я живу со своей болью, если бы не антидепрессанты, не знаю, что бы со мной
было. Мне поставили диагноз ПТСР. То, что я пережила в день своих родов, —
абсолютное насилие надо мной и моей дочерью. Моя жизнь и жизнь нашей семьи
никогда больше не будет прежней. Эта травма останется навсегда. Я очень
сильно любила и ждала своего ребенка. Если бы моя дочь осталась жива, я бы
простила врачам все.
было. Мне поставили диагноз ПТСР. То, что я пережила в день своих родов, —
абсолютное насилие надо мной и моей дочерью. Моя жизнь и жизнь нашей семьи
никогда больше не будет прежней. Эта травма останется навсегда. Я очень
сильно любила и ждала своего ребенка. Если бы моя дочь осталась жива, я бы
простила врачам все.