Молил Иван чужого мужчину…
Ночью Иван проснулся от женских всхлипываний. Мария повернулась к стене и
рыдала как не в себе.
рыдала как не в себе.
– Не плачь, птичка, — гладил её косы. – Что с тобой?
– Как не плакать? Мне выть хочется!.. – отчаянно шептала жена. Уже столько
лет, а у нас нет ребёнка…
лет, а у нас нет ребёнка…
Иван тяжело вздохнул. Не мог спокойно смотреть, как страдает жена.
К каким только знахарям ни ходили, все как один говорят: он негодный. Один
Бог знает, как он хочет ребёнка! Как хочет видеть счастливой свою Марию. Так
её любит, что ради неё готов на всё!
Бог знает, как он хочет ребёнка! Как хочет видеть счастливой свою Марию. Так
её любит, что ради неё готов на всё!
– Слышишь, птичка, а давай сделаем так… – и прошептал ей на ушко то, что
неожиданно пришло в голову. Шептал, оглядываясь, будто кто-то мог подслушать
весь их потайной разговор, хотя в доме никого не было.
неожиданно пришло в голову. Шептал, оглядываясь, будто кто-то мог подслушать
весь их потайной разговор, хотя в доме никого не было.
Плечи Марии, которые еще мгновение назад содрогались от плача, испуганно
замерли. Она перестала всхлипывать и удивлённо спросила, даже не
отвернувшись от стены:
замерли. Она перестала всхлипывать и удивлённо спросила, даже не
отвернувшись от стены:
– Ты что, вообще сдурел?!
– Я тебя ни разу и словом не упрекну! Ей-богу! Клянусь! – бил себя в грудь
Иван. – Смилуйся над нами! Это же один раз, зато будет у нас
ребёночек.
Иван. – Смилуйся над нами! Это же один раз, зато будет у нас
ребёночек.
Мария молчала, очевидно, обдумывала решение Ивана, которое, как снег, так
внезапно, так неожиданно свалилось на её горемычную голову. Перестала
плакать и лишь краешком рубахи вытирала горькие слёзы, тяжело вздыхая…
внезапно, так неожиданно свалилось на её горемычную голову. Перестала
плакать и лишь краешком рубахи вытирала горькие слёзы, тяжело вздыхая…
Мария суетилась, бегала по дому, будто собиралась в далёкую дорогу.
Её худенькие, как у юницы, ручонки тряслись от волнения, то и дело
поправляя платок, спадающий с её длинных русых кос. Стыдливо прятала от
Ивана глаза, отводила взгляд, когда обращался к ней.
поправляя платок, спадающий с её длинных русых кос. Стыдливо прятала от
Ивана глаза, отводила взгляд, когда обращался к ней.
– Хоть бы никто не увидел… – тихо промолвила, закрывая за собой двери
сеней.
сеней.
Но на улице никого не было в эту морозную ночь. Даже собаки не лаяли, а
попрятались по своим будкам. Супруги молча шли по снегу, скрипевшему под
ногами, а дорогу освещала полная луна.
попрятались по своим будкам. Супруги молча шли по снегу, скрипевшему под
ногами, а дорогу освещала полная луна.
– Как-то нехорошо, – чуть не плакала Мария, то застёгивая, то расстёгивая
пуговицы на шубе. – Ты обо всём договорился? – ещё раз переспросила, хотя
Иван сто раз ей всё рассказал.
пуговицы на шубе. – Ты обо всём договорился? – ещё раз переспросила, хотя
Иван сто раз ей всё рассказал.
– Не переживай, договорился, – другой на его месте уже бы злился, но Иван
был спокойный, хотя на душе и правда кошки скребли. – Там никого не будет,
жена с его детьми как раз к родителям уехала на пару дней. Он пообещал, что
никому никогда не расскажет. Говорил, что крепко тебя любит… – с болью в
голосе произнёс, на этом слове прямо поперхнулся, – а так бы не согласился.
Я тоже сказал, что никаких претензий к нему не буду иметь. Будто ничего и не
было между вами.
был спокойный, хотя на душе и правда кошки скребли. – Там никого не будет,
жена с его детьми как раз к родителям уехала на пару дней. Он пообещал, что
никому никогда не расскажет. Говорил, что крепко тебя любит… – с болью в
голосе произнёс, на этом слове прямо поперхнулся, – а так бы не согласился.
Я тоже сказал, что никаких претензий к нему не буду иметь. Будто ничего и не
было между вами.
Подошли к хутору, где горел в одиноком домике огонёк – здесь уже ждали
Марию. Иван остановился под огромным дубом, прячась от чужого глаза, и
взглядом провел жену до дверей.
Марию. Иван остановился под огромным дубом, прячась от чужого глаза, и
взглядом провел жену до дверей.
Иван взвыл, как раненый зверь, и бессильно упал на припорошеную землю.
Стонал, качался от душевной боли и ничего не мог поделать. Сам, сам же
привел жену к любовнику! Чтобы тот, совсем чужой мужчина, «смастерил» им
дитя!
Стонал, качался от душевной боли и ничего не мог поделать. Сам, сам же
привел жену к любовнику! Чтобы тот, совсем чужой мужчина, «смастерил» им
дитя!
Счастье родительства
Через несколько месяцев живот у худенькой Марии стал округлым, заметным,
хотя она прятала его под широким подолом. А село гудело от новости: жена,
которая двадцать лет не могла родить, ходит в положении!
хотя она прятала его под широким подолом. А село гудело от новости: жена,
которая двадцать лет не могла родить, ходит в положении!
Улыбка не сходила с лица Марии. Она летала на крыльях. Иван тоже был
счастлив. Наконец у них будет такое долгожданное дитя! Ничего не давал
делать супруге. Даже все домашние хлопоты взял на себя.
счастлив. Наконец у них будет такое долгожданное дитя! Ничего не давал
делать супруге. Даже все домашние хлопоты взял на себя.
Ждал лишь ночи, чтобы вместе с любимой лечь спать. Те трогательные минуты
любил больше всего на свете. Мария задирала рубашку, а он нежно гладил,
целовал её живот, который казалось, рос с каждым днём.
любил больше всего на свете. Мария задирала рубашку, а он нежно гладил,
целовал её живот, который казалось, рос с каждым днём.
– Ой, смотри, смотри, как малыш бегает, – радостно показывала маленькие
горбики, который волной двигались под кожей.
горбики, который волной двигались под кожей.
***
Осенью, после Покрова, жена родила на свет долгожданную девочку. Назвали
Аринкой. Когда несли ребенка в церковь, люди сбегались к воротам, будто в
том маленьком комочке могли увидеть, на кого похож младенец.
Аринкой. Когда несли ребенка в церковь, люди сбегались к воротам, будто в
том маленьком комочке могли увидеть, на кого похож младенец.
Прошла осень, зима, настало лето. Всё чаще во дворе стала щебетать
девчонка. И тогда все поняли: Аринка — не дочь Ивана.
девчонка. И тогда все поняли: Аринка — не дочь Ивана.
Откуда у русоволосых родителей могла взяться черноглазая девочка со
смолистыми кудрями?! Люди вычислили, что таких мужчин в селе только двое:
Глеб и еврей Мишка. Так чей же это ребёнок?! А Ивану с Марией было всё
равно. Пусть перемывают косточки — какое кому дело до их счастья? Даже когда
мужики выпивали на тракторной бригаде, охмелев, не раз посмеивались над
Иваном:
смолистыми кудрями?! Люди вычислили, что таких мужчин в селе только двое:
Глеб и еврей Мишка. Так чей же это ребёнок?! А Ивану с Марией было всё
равно. Пусть перемывают косточки — какое кому дело до их счастья? Даже когда
мужики выпивали на тракторной бригаде, охмелев, не раз посмеивались над
Иваном:
– Тут и слепому видно, что это не твой ребёнок.
– Шли бы вы лесом, – отбивался шутками. – Я её вырастил, я ей отец. Мне
будет кому стакан воды в старости принести.
будет кому стакан воды в старости принести.
Чтобы сплетни не дошли до ребенка, продали хозяйство и уехали подальше — в
другую область.
другую область.
Как и говорил смолоду Иван, дочь выходила его в старости, уважала и любила.
А он ни разу за всю жизнь не упрекнул Марию.
А он ни разу за всю жизнь не упрекнул Марию.
Дано почил Иван, отпраздновала 80 лет со всей семьей и Мария. Дочка Арины
закончила художественную академию, учителя удивлялись её таланту рисования.
Вышла замуж в столице, там и работала.
закончила художественную академию, учителя удивлялись её таланту рисования.
Вышла замуж в столице, там и работала.
Как-то летом привезла своих близняшек в село. Что-то они между собой не
поделили — обе хитрили друг с дружкой.
поделили — обе хитрили друг с дружкой.
– И в кого вы такие хитрющие удались? – диву давалась внучка. Может, вы,
баба, с каким жидом согрешили смолоду? – пошутила, обращаясь к Марии.
баба, с каким жидом согрешили смолоду? – пошутила, обращаясь к Марии.
Старушка сморщилась. сгорбилась, нахмурилась, будто её поймали на горячем,
и вдруг выпалила:
и вдруг выпалила:
– Было дело, девочки.
И Арина, и её дочь онемели от услышанного.
– Ты, дочка, не от моего мужа, не от Ивана… – прошептала бабка.
– А от кого, мама?! – у Арины дух перехватило от неожиданности.
– От еврея Мишки, деточка. Он художником в колхозе работал, его, еще не
старого, поезд переехал. Думаешь, в кого у твоей дочки талант к рисованию? В
деда.
старого, поезд переехал. Думаешь, в кого у твоей дочки талант к рисованию? В
деда.
И баба Маша рассказала ошарашенным дочке и внучке правду полувековой
давности…
давности…