Вера открыла глаза. В доме стояла полная тишина. Непривычная тишина. Не
слышно ничьих шагов, не гремят на кухне кастрюли, не шоркает по полам веник,
не хлопают двери. Только гулко тикают часы в большой комнате. Тик-так,
тик-так, тик-так….
слышно ничьих шагов, не гремят на кухне кастрюли, не шоркает по полам веник,
не хлопают двери. Только гулко тикают часы в большой комнате. Тик-так,
тик-так, тик-так….
Протерев сонные глаза, Вера всунула босые ноги в мягкие теплые тапочки и
пошла на кухню узнавать почему же так тихо. Сегодня воскресенье, значит все
должны быть дома, но на кухне никого нет, никого нет и в спальне родителей и
в большой комнате. Липкий страх начинает клубиться по углам пустого дома.
Вера пытается выглянуть в окно, может быть мама с папой во дворе? Но на
улице еще так темно, что ничего нельзя разглядеть. Вера садится на диван,
старательно расправляет складки ночной рубашки и ждёт. И думает.
пошла на кухню узнавать почему же так тихо. Сегодня воскресенье, значит все
должны быть дома, но на кухне никого нет, никого нет и в спальне родителей и
в большой комнате. Липкий страх начинает клубиться по углам пустого дома.
Вера пытается выглянуть в окно, может быть мама с папой во дворе? Но на
улице еще так темно, что ничего нельзя разглядеть. Вера садится на диван,
старательно расправляет складки ночной рубашки и ждёт. И думает.
Бегут минуты, а вместе с ними тревогой наполняется каждая клеточка детского
сердца. Что же случилось? Родители уехали и бросили её одну? Но Вера хоть и
бывает, что капризничает, но не такая уж она и плохая дочка. Вчера вон даже
стихотворение выучила, а это было непросто. А вот готовить она не умеет, это
правда. И мама даже сердилась на неё за то, что кухонные дела совсем дочку
не интересуют. А если родители её оставили, кто же будет ей готовить? Ну как
же они могли уйти, а где они сами будут жить?
сердца. Что же случилось? Родители уехали и бросили её одну? Но Вера хоть и
бывает, что капризничает, но не такая уж она и плохая дочка. Вчера вон даже
стихотворение выучила, а это было непросто. А вот готовить она не умеет, это
правда. И мама даже сердилась на неё за то, что кухонные дела совсем дочку
не интересуют. А если родители её оставили, кто же будет ей готовить? Ну как
же они могли уйти, а где они сами будут жить?
Вера треплет пальцами шелковую тесемку. Может быть её наказали за то, что
она недавно плохо вела себя в гостях: дулась и просила, чтобы кто-нибудь с
ней поиграл. Мама потом строго выговаривала Вере, что больше никогда не
возьмет её с собой в гости до тех пор, пока Вера не научится себя вести.
Наверное, она должна научиться и поэтому её оставили здесь одну.
она недавно плохо вела себя в гостях: дулась и просила, чтобы кто-нибудь с
ней поиграл. Мама потом строго выговаривала Вере, что больше никогда не
возьмет её с собой в гости до тех пор, пока Вера не научится себя вести.
Наверное, она должна научиться и поэтому её оставили здесь одну.
Страх уже совсем близко, на середине комнаты, Вера забирается на диван,
поджимает под себя ноги, шмыгает носом, пытаясь сдержать подступившие слёзы.
За окном чуть-чуть посветлело. Нет, бросить её не могли, но тогда значит
что-то случилось? А это еще страшнее. Мама Веры не молодая, и девочка хорошо
помнит, как недавно ей было очень плохо. Схватило сердце, и мама сидела
целую вечность на стуле, не шевелясь и не разговаривая, а перепуганный папа
осторожно гладил её по руке и качал головой.
поджимает под себя ноги, шмыгает носом, пытаясь сдержать подступившие слёзы.
За окном чуть-чуть посветлело. Нет, бросить её не могли, но тогда значит
что-то случилось? А это еще страшнее. Мама Веры не молодая, и девочка хорошо
помнит, как недавно ей было очень плохо. Схватило сердце, и мама сидела
целую вечность на стуле, не шевелясь и не разговаривая, а перепуганный папа
осторожно гладил её по руке и качал головой.
А если маме опять стало плохо? А если мамы больше нет? Вера всхлипнула.
Хуже уже ничего и быть не могло. Ведь тогда и ей, Вере, жить незачем.
Останется только папа. А как же он будет один?
Хуже уже ничего и быть не могло. Ведь тогда и ей, Вере, жить незачем.
Останется только папа. А как же он будет один?
Плакать Вере уже не хотелось. Когда страх заполняет все твое существо
становиться не до слез. Хочется либо чтобы все скорее кончилось либо лечь и
умереть прямо сейчас, чтобы не знать что будет дальше. Вера встала с дивана,
облокотилась на подоконник и прижалась лбом к холодному оконному стеклу,
пытаясь разглядеть что-то в светлеющем рассветном мареве. Её била крупная
нервная дрожь.
становиться не до слез. Хочется либо чтобы все скорее кончилось либо лечь и
умереть прямо сейчас, чтобы не знать что будет дальше. Вера встала с дивана,
облокотилась на подоконник и прижалась лбом к холодному оконному стеклу,
пытаясь разглядеть что-то в светлеющем рассветном мареве. Её била крупная
нервная дрожь.
Сколько она так простояла, может быть десять минут, а может быть и два
часа, сказать невозможно. Просто вдруг в этой страшной кромешной тишине
появился звук. Это дворовый пес Тишка, не торопясь, посеменил к калитке, а
тяжелая цепь зазвякала в такт его шагам. Скрипнули несмазанные петли и вот
уже снег мягко захрустел от шагов. Раздались голоса.
часа, сказать невозможно. Просто вдруг в этой страшной кромешной тишине
появился звук. Это дворовый пес Тишка, не торопясь, посеменил к калитке, а
тяжелая цепь зазвякала в такт его шагам. Скрипнули несмазанные петли и вот
уже снег мягко захрустел от шагов. Раздались голоса.
Родители! Они её не бросили! Папа несет две большие тяжелые сумки, похоже с
картошкой. У мамы сумка поменьше и цветной пакет из которого торчит яркий
пучок зелени. Да они ведь просто ходили на рынок. Думали успеть, пока Вера
спит, а она уже успела себе напридумывать всякого!
картошкой. У мамы сумка поменьше и цветной пакет из которого торчит яркий
пучок зелени. Да они ведь просто ходили на рынок. Думали успеть, пока Вера
спит, а она уже успела себе напридумывать всякого!
Вера отпрянула от окна, торопливо вытерла мокрые глаза и бросилась в
детскую. Нельзя чтобы мама с папой поняли, какие глупые мысли пришли в её
голову. Вера забралась под одеяло и свернулась калачиком.
детскую. Нельзя чтобы мама с папой поняли, какие глупые мысли пришли в её
голову. Вера забралась под одеяло и свернулась калачиком.
Страх рассеялся. Дом наполнился привычными звуками. Зашумела вода,
захлопали дверцы шкафчиков, заскрипели половицы, донеслись приглушенные
голоса родителей. Стало так легко, так приятно, так уютно и очень захотелось
спать.
захлопали дверцы шкафчиков, заскрипели половицы, донеслись приглушенные
голоса родителей. Стало так легко, так приятно, так уютно и очень захотелось
спать.
Какое же счастье, когда все дома и все здоровы. До Веры донесся
металлический звук. Это мама взбивала венчиком яйца. Блинчики будут, успела
подумать Вера и провалилась в глубокий спокойный сон.
металлический звук. Это мама взбивала венчиком яйца. Блинчики будут, успела
подумать Вера и провалилась в глубокий спокойный сон.
КОНЕЦ
Уважаемые читатели, эта простая зарисовка из детства подписчицы эхом
отозвалась в моей душе. Я была ненамного старше нашей героини, когда с
вечерней электрички не вернулся мой отец. Ожидание длиною в несколько часов
стало, наверное, самым первым и самым страшным переживанием детства. Он
просто опоздал и добирался домой на перекладных, но я очень хорошо помню
весь тот круговорот мыслей, который роился у меня в голове.
отозвалась в моей душе. Я была ненамного старше нашей героини, когда с
вечерней электрички не вернулся мой отец. Ожидание длиною в несколько часов
стало, наверное, самым первым и самым страшным переживанием детства. Он
просто опоздал и добирался домой на перекладных, но я очень хорошо помню
весь тот круговорот мыслей, который роился у меня в голове.
А вам случалось в детстве, пусть и на короткий миг, потерять родителей?
Волноваться за них? Переживать? Как это было и чем все закончилось? А может
быть вы сами стали причиной переживания для своих детей?Расскажите,
интересно.
Волноваться за них? Переживать? Как это было и чем все закончилось? А может
быть вы сами стали причиной переживания для своих детей?Расскажите,
интересно.