«Среди знакомых у меня много матерей-одиночек. Пугающе много. Они бойкие,
деловитые, веселые. Они уверяют, что счастливы. Врут. Они очень несчастны.
Плачут ночами — тихо, чтобы дети не слышали…»
деловитые, веселые. Они уверяют, что счастливы. Врут. Они очень несчастны.
Плачут ночами — тихо, чтобы дети не слышали…»
Одиноких женщин много. Слишком много. Они хороши собой, добры, хозяюшки и
умницы… Все есть, вот только с личной жизнью не складывается. Порой это
личная трагедия, иногда — выбор. Об одной из сторон женского одиночества
пишет Алексей Беляков.
умницы… Все есть, вот только с личной жизнью не складывается. Порой это
личная трагедия, иногда — выбор. Об одной из сторон женского одиночества
пишет Алексей Беляков.
Эта удивительная история случилась со мной в новогоднюю ночь. Скажу больше
— на Патриарших. Было часов 10 вечера, я бодро шагал в гости к друзьям —
отмечать. Они жили на Пресне, я же решил пройтись по веселой и пьяной
Москве. Почти миновал пруд, когда вдруг поднял голову — увидел девушку в
окне второго этажа, она открывала форточку. Приветствовал ее радостным
жестом. Девушка ответила. Завязался немой диалог. Вдруг она поманила:
заходи! «Почему бы и нет?» — решил я. Приключение. Шагнул в подъезд, взбежал
по лестнице. Она уже распахнула дверь.
— на Патриарших. Было часов 10 вечера, я бодро шагал в гости к друзьям —
отмечать. Они жили на Пресне, я же решил пройтись по веселой и пьяной
Москве. Почти миновал пруд, когда вдруг поднял голову — увидел девушку в
окне второго этажа, она открывала форточку. Приветствовал ее радостным
жестом. Девушка ответила. Завязался немой диалог. Вдруг она поманила:
заходи! «Почему бы и нет?» — решил я. Приключение. Шагнул в подъезд, взбежал
по лестнице. Она уже распахнула дверь.
И я оказался в огромной коммуналке. Дело было в середине 90-х, тогда на
драгоценных Патриках оставались коммуналки. Но эта была еще и общагой — там
жили люди со всей страны. Моя новая подруга Таня приехала из Удмуртии, но
кем работала в Москве — не помню. Стоял веселый галдеж, все бегали с
бутылками из комнаты в комнату. Таня привела меня в свою, где за столом
(доски на табуретах) сидели штук пять девушек, с празднично взбитыми
кудрями.
драгоценных Патриках оставались коммуналки. Но эта была еще и общагой — там
жили люди со всей страны. Моя новая подруга Таня приехала из Удмуртии, но
кем работала в Москве — не помню. Стоял веселый галдеж, все бегали с
бутылками из комнаты в комнату. Таня привела меня в свою, где за столом
(доски на табуретах) сидели штук пять девушек, с празднично взбитыми
кудрями.
«О! Еще гость!» — обрадовались девчонки, усадили меня на диван, стали
кормить-наливать. Вдруг я заметил мальчика лет пяти, он смотрел телевизор.
«Мой сын», — сообщила Таня. Дальше я выяснил: Таня — мать-одиночка, папа —
далекий удмуртский фантом, сын его и не видел. «Даже не знаю, где он!» —
засмеялась Таня. Она была чудо как хороша.
кормить-наливать. Вдруг я заметил мальчика лет пяти, он смотрел телевизор.
«Мой сын», — сообщила Таня. Дальше я выяснил: Таня — мать-одиночка, папа —
далекий удмуртский фантом, сын его и не видел. «Даже не знаю, где он!» —
засмеялась Таня. Она была чудо как хороша.
Так мы и встретили Новый год. Целуясь и обнимаясь. Потом я потребовал
гитару и уже для всей квартиры на просторной кухне затянул про «ямщик не
гони лошадей». Кто-то из девчат прослезился, а Таня сидела рядом и
посматривала кругом торжествующе: «Мой-то, мой, а? Прям артист!» Думаю,
подруги ей страшно завидовали.
гитару и уже для всей квартиры на просторной кухне затянул про «ямщик не
гони лошадей». Кто-то из девчат прослезился, а Таня сидела рядом и
посматривала кругом торжествующе: «Мой-то, мой, а? Прям артист!» Думаю,
подруги ей страшно завидовали.
…Мы живем в стране одиноких женщин. Это беда, чума, эпидемия. Половина еще
и с детьми, чьи отцы растворились в похмельном тумане. У нас распадается
больше 60% браков. Папаши ищут новых приключений, матерям и так их
хватает.
и с детьми, чьи отцы растворились в похмельном тумане. У нас распадается
больше 60% браков. Папаши ищут новых приключений, матерям и так их
хватает.
Среди знакомых у меня много матерей-одиночек. Пугающе много. Они бойкие,
деловитые, веселые. Они уверяют, что счастливы. Врут. Они очень несчастны.
Плачут ночами — тихо, чтобы дети не слышали.
деловитые, веселые. Они уверяют, что счастливы. Врут. Они очень несчастны.
Плачут ночами — тихо, чтобы дети не слышали.
В автобусе разглядывают мужиков вокруг. «Вот этот с рюкзаком — вроде
ничего… А этот похуже, но глаза добрые… Вот тот симпатичный, но с кольцом…
Черт, мне же выходить!» Выходит. Сегодня выходит, завтра выходит. Всегда.
Автобус дымит на прощанье.
ничего… А этот похуже, но глаза добрые… Вот тот симпатичный, но с кольцом…
Черт, мне же выходить!» Выходит. Сегодня выходит, завтра выходит. Всегда.
Автобус дымит на прощанье.
Что с ними? Почему одиноки? Они же лапушки, хозяюшки, умницы. Они любому
дураку рады: суп нальют, постель заправят, ботинки почистят. Пусть
неказистый, с животом и дурацким смехом — лишь бы рядом и не запойный. Чтобы
целовал, гладил по заднице и приговаривал: «Ох, какая ты у меня!» Вот и
счастье. Вот и все, что им надо. Пусть сидит, покуривает, свой футбол
смотрит. Остальное они сами.
дураку рады: суп нальют, постель заправят, ботинки почистят. Пусть
неказистый, с животом и дурацким смехом — лишь бы рядом и не запойный. Чтобы
целовал, гладил по заднице и приговаривал: «Ох, какая ты у меня!» Вот и
счастье. Вот и все, что им надо. Пусть сидит, покуривает, свой футбол
смотрит. Остальное они сами.
Вот тут и собака зарыта. Они слишком сами. Эти женщины слишком крутые,
мужики у нас слишком нежные. Нарушение природной гармонии. Мужики их боятся.
Вроде им полный комфорт, а все ж неуютно. Генная память шепчет: «Эй, балбес,
вставай, займись делом! Ты мужик». Но — лениво. А рядом эта зараза, носится
— то с пылесосом, то на выставку тянет, то еще какую глупость придумает.
Танцы или спортзал. Неугомонная. Ночью ей хочется секса. Он бормочет:
«Голова болит…». А она все напрыгивает, бестия. Не, с такой рядом —
замучиться. Одному намного спокойнее. Наносить визиты раз в месяц: покушать,
подремать, ну и так уж и быть — любовью заняться.
мужики у нас слишком нежные. Нарушение природной гармонии. Мужики их боятся.
Вроде им полный комфорт, а все ж неуютно. Генная память шепчет: «Эй, балбес,
вставай, займись делом! Ты мужик». Но — лениво. А рядом эта зараза, носится
— то с пылесосом, то на выставку тянет, то еще какую глупость придумает.
Танцы или спортзал. Неугомонная. Ночью ей хочется секса. Он бормочет:
«Голова болит…». А она все напрыгивает, бестия. Не, с такой рядом —
замучиться. Одному намного спокойнее. Наносить визиты раз в месяц: покушать,
подремать, ну и так уж и быть — любовью заняться.
Одинокие женщины никогда не устают. У них топлива больше, чем во всех
нефтяных месторождениях страны. Еще бы счастья — простого такого, как в
кино, хоть чуточку, на одну ночь. Они много не просят.
нефтяных месторождениях страны. Еще бы счастья — простого такого, как в
кино, хоть чуточку, на одну ночь. Они много не просят.
У меня мамина фамилия и вырастила меня мама — на зарплату младшего научного
сотрудника, печатая на машинке «Эрика» халтуру по ночам, чтобы купить мне
коробку любимого зефира в шоколаде. Оставляя каждое утро записку: «Заяц, суп
в холодильнике. Не забудь позвонить, когда придешь из школы!»
сотрудника, печатая на машинке «Эрика» халтуру по ночам, чтобы купить мне
коробку любимого зефира в шоколаде. Оставляя каждое утро записку: «Заяц, суп
в холодильнике. Не забудь позвонить, когда придешь из школы!»
Мамы уже 20 лет как нет на свете, ее «Заяц» — седой, но до сих пор слышу
стук этой машинки. Кстати, мамина «Эрика» у меня, не могу же я выбросить
нашу старушку, «кормилицу», с полустертыми буквами на клавишах. Бывали у
мамы ухажеры. Помню какого-то толстого интеллигентного дядю Петю. Приходил,
посмотрел вокруг, покушал. Исчез. Дядя Петя, где ты, козлина? Тебя плохо
обслуживали? Чего испугался?
стук этой машинки. Кстати, мамина «Эрика» у меня, не могу же я выбросить
нашу старушку, «кормилицу», с полустертыми буквами на клавишах. Бывали у
мамы ухажеры. Помню какого-то толстого интеллигентного дядю Петю. Приходил,
посмотрел вокруг, покушал. Исчез. Дядя Петя, где ты, козлина? Тебя плохо
обслуживали? Чего испугался?
Потому и крикливые феминистки в нашей стране — как бананы на снегу. Нелепые
создания. На кой хрен феминистки там, где любая женщина круче, чем яйца у
коня Медного всадника? Если очень хочется феминистской активности — сделайте
курсы для мужиков. «Цветы — и зачем их дарить», или «Где самому покупать
носки», или «Какие есть темы, кроме Путина». Все толку больше.
создания. На кой хрен феминистки там, где любая женщина круче, чем яйца у
коня Медного всадника? Если очень хочется феминистской активности — сделайте
курсы для мужиков. «Цветы — и зачем их дарить», или «Где самому покупать
носки», или «Какие есть темы, кроме Путина». Все толку больше.
Хотя ничего никогда у нас не изменится. Одинокие женщины будут веками
смотреть «Москва слезам не верит» и ждать чудо-Гошу. Стареть и плакать
ночами. А с утра прибегать на работу: «Привет! Что все такие мрачные?»
смотреть «Москва слезам не верит» и ждать чудо-Гошу. Стареть и плакать
ночами. А с утра прибегать на работу: «Привет! Что все такие мрачные?»
Одинокие женщины — вынужденные пассионарии. Атланты с маникюром. Вся страна
на них, хотя побаливает к вечеру Уральский хребет. Они мечтали бы стать
томными и капризными: «Ой, мне чашечку кофе в постель» — да кто ж им
даст?
на них, хотя побаливает к вечеру Уральский хребет. Они мечтали бы стать
томными и капризными: «Ой, мне чашечку кофе в постель» — да кто ж им
даст?
…А история на Патриарших закончилась так. Часа в два ночи я украдкой
сбежал. Наврал, что в туалет, а сам — шмыг в прихожую, куртку набросил — и
прочь. Наверно, Таня меня еще искала по квартире, по пьяным комнатам. Своего
артиста ненаглядного. Потом все поняла. Усмехнулась, вернулась к сыну и
подружкам, подняла бокал: «Ну что, девчонки? С новым счастьем?».
сбежал. Наврал, что в туалет, а сам — шмыг в прихожую, куртку набросил — и
прочь. Наверно, Таня меня еще искала по квартире, по пьяным комнатам. Своего
артиста ненаглядного. Потом все поняла. Усмехнулась, вернулась к сыну и
подружкам, подняла бокал: «Ну что, девчонки? С новым счастьем?».